Утро после пробуждения тянется долго. Голова немного болит, а в горле першит и чувство такое, как будто язык распух и прилип к нёбу, как после посещения стоматолога. Ты бросаешь злобные взгляды на дверь, из-за которой орёт телевизор, делая твою боль ещё более сильной. Качнувшись, ты, наконец, встаёшь и медленно подползаешь к зеркалу. В глаза сразу же бросаются два тёмных пятна на предплечьях – синяки. Придётся надеть рубашку с длинными рукавами. Как вчера. Как позавчера. Как в последние два месяца.
Разыскивая в шкафу более или менее чистую и немятую рубашку, чувствуешь закипающий и подступающий к паршивому горлу гнев. Гнев – на грубые ласки Антона, на свою идиотскую чувствительную кожу. «Как у девчонки», - проскальзывает предательская мысль, и губы сжимаются в полоску. Пошло оно всё.
- Не хочу так больше, - тихо бормочешь, чувствуя, как гнев трансформируется в обиду, горькую, готовую вырваться через твои глаза солёной влагой. Закусываешь бескровные губы острыми зубами.
Ничего. Вслух ты не скажешь ничего, пока не уйдёшь отсюда, пока не окажешься в таком месте, где тебя никто не найдёт.

**

Выскользнуть из квартиры не составляет труда, когда отца нет дома, или когда он ещё спит. В данном случае из зала, где надрывается телевизор, доносится его храп, и у тебя по спине пробегают мурашки, когда ты лихорадочно обшариваешь карманы висящих в коридоре курток. Хотя бы полтинник. Хотя бы один сраный полтинник…
Как только желанная бумажка оказывается у тебя в зажатой ладони, ты надеваешь кроссовки и выскальзываешь за дверь. Спустившись по грязному подъезду, вырываешься в ярко освещённый мир. На улице май. Уже тёплый, ветряный и бесконечно солнечный. Утро субботы.
Не задерживаясь на крыльце, бежишь, отталкиваясь от земли, пока не оказываешься возле киоска на углу улицы. Протягивая усталой девушке мятую бумажку, произносишь:
- Два пива.
Это твои первые слова за утро. Взяв прохладные бутылки, снова бежишь, но уже спокойнее, уверенно огибая редких прохожих и машины. До старого дома, который вы облюбовали ещё месяц назад, добегаешь быстро, и на душе за это время как будто светлеет, так что когда ты, упав на старое кресло, делаешь первый большой глоток прохладной горечи, ты очень хорошо чувствуешь, как стучит твоё сердце, толчками перегоняя кровь по телу. Как при сексе.
Морщишься, вспоминая вчерашний вечер. Закусываешь губу, вспоминая первый раз два месяца назад, прикрываешь глаза и пытаешься подумать о чём-то другом.
Например, о своей младшей сестрёнке – всегда улыбающейся, вечно смеющейся, которая была настоящим чудом. Но. Она умерла.
Например о… о. Со всех сторон тебя обступает темнота, и на короткий миг ты предаёшься панике. Ты хочешь жить, хочешь улыбаться и всему радоваться, как твоя маленькая сестра. Поэтому ты делаешь второй глоток. Потом третий, а затем сбиваешься со счёта, старательно вливая в себя остатки пива.
К обеду ты лежишь на кресле, вытянув ноги, и смотришь в квадратное отверстие в стене, где раньше было окно. Там летят облака, и ты думаешь, как было бы здорово стать одним из них. Ты бы послал к чёрту свою жизнь и улетел на небо, наблюдая сверху за зелёными полями и омывая грязные города.
Когда в дверной проём заглядывает Антон, ты улыбаешься своим мечтам, почти поверив в то, что сестрёнка снова жива.

**

- Миша. Мииишааа, - тёплые ладони накрывают твои, безвольно лежащие на животе, и ты вздрагиваешь, резко возвращаясь к реальности. Взгляд упирается в находящиеся напротив карие глаза, - нашёл где спать.
Тонкие, но красивые губы кривятся в полуулыбке, и накрывают твои, безжизненные, горькие, коротким горячим поцелуем. Закрываешь глаза и на миг вспоминаешь об облаках. Главное, не смотреть. Как чужие пальцы уверенно скользят по твоему телу, забираются под рубашку и, не церемонясь, стягивают штаны.
Ты уже наперёд знаешь, что будет – он перевернёт тебя и, постанывая, трахнет, как было не раз до этого. А ты будешь, зажмурившись, считать от одного до пятидесяти, может больше, может меньше. Не в числах суть. Главное, не слышать его тихих стонов, не называть его по имени и не прикасаться к себе, даже чувствуя лёгкое головокружение в преддверии оргазма. Тогда ты будешь ненавидеть себя ещё больше.

**

- Антон?
- Что?
- Зачем тебе это?
- Ну… малыш. Зачем люди трахаются? – он пошло улыбается, глядя тебе в глаза, доставая до самого дна. Ты сразу же отворачиваешься и, изо всех сил сдерживая слёзы, закусываешь губу. Действительно, зачем? Чтобы получить удовольствие? Ты почти слышишь это, но ни его, ни твои губы не шевелятся. Если бы кто-то произнёс это вслух, тебе стало бы горько и отвратительно от этой лжи. Потому что это не может быть правдой. Ты поднимаешь взгляд и из-под ресниц смотришь на Антона. И невольно пытаешься представить себе его, как он пытается доставить удовольствие, двигаясь с нежность и… любовью? На хрен! Опрокидываешь в себя остатки второй бутылки и морщишься, стараясь не смотреть на Антона, потому что ты даже с закрытыми глазами можешь сказать, что он улыбается. Ты его вообще слишком хорошо знаешь. По крайней мере, ты так думаешь.

**

Пока вы едите в автобусе, подпрыгивая на каждом ухабе, ты никак не можешь избавиться от пристального взгляда Антона. У тебя на затылке волосы шевелятся, и ты стараешься как-то отвлечься, но в голове только зыбкий туман. Чтобы не чувствовать его взгляда и боли от его пальцев, словно они до сих пор сдавливают твои бока, ты сжимаешь одной рукой другую и, даже не задумываясь, начинаешь скрести нежную кожу. Из-за нестриженых ногтей мгновенно появляются ярко-красные царапины, но ты не замечаешь этого, пока на это место не опускается тёплая ладонь. Одновременно рядом с ухом звучит:
- Перестань.
Настолько рядом, словно источник этого голова находится в твоей собственной голове. Ты послушно убираешь руку, прикрывая уродливые полосы рубашкой, и поднимаешь голову. Взгляд натыкается на сидящую невдалеке женщину. Её губы брезгливо искривлены, а глаза смотрят прямо на тебя, прожигая насквозь, давая тебе понять, что ты действительно жалок, отвратителен, грязен…
- Тебя трясёт.
Только этого не хватало. Антон сзади прижимается к тебе, высокий, сильный и… прикрыв глаза, ты пытаешься найти точное слово, чтобы передать своё к нему отношение. Ненависть? Это слишком просто. И потом, если рыть глубже, не Антон является центром твоей ненависти, а что-то… что-то, что присуще Антону. Его грубость, его злость, его наглость и пренебрежение.
В темноте с закрытыми глазами, ты пытаешься сделать шаг в сторону, но руки Антона пресекают любые попытки, сдавливая тебя за плечо.
И ты как в ловушке.

**

Антон выходит из автобуса первым, спрыгивая на пыльную дорогу, и на мгновение, смотря на него сверху вниз, ты думаешь остаться здесь, где всё та же женщина сверлит тебя злым взглядом.
Вздрогнув, ты спрыгиваешь следом. Пока вы идёте по просёлочной дороге, Антон внимательно смотрит по сторонам, а ты обнимаешь себя за плечи, чувствуя, как боль от новых синяков распространяется по твоему телу. Когда Антон, идущий впереди, вдруг оборачивается и внимательно вглядывается в тебя, ты морщишься, разглядывая свежие царапины.
В голове на короткое время наступает просветление. Эта просёлочная дорога и поля, окружающие её – это особенное место. Чуть улыбнувшись, ты поднимаешь голову, чтобы посмотреть в затылок Антону. Светлые коротко стриженые волосы сияют на солнце прямо как в детстве, когда вы постоянно ходили по этой дороге на речку. Это хорошее место, ничем не омрачённое. Здесь даже Антон расслабляется и ведёт себя как друг, а не как…
Ты прикрываешь глаза и неожиданно запинаешься. Колени и рефлексивно вытянутые перед собой руки обжигает болью. Коротко вскрикнув, ты открываешь глаза и смотришь на Антона.
- Миша, чёрт. Неужели так сложно смотреть под ноги? – он раздражённо глядит на тебя сверху вниз. Чёрт. Чёрт, чёрт… за последние два месяца он настолько изменился, что иногда тебе начинает казаться, что это не тот человек, с которым тебе было хорошо.

**

Сняв футболку и штаны, Антон с разбегу запрыгивает на глубину. Ты смотришь на фонтан брызг, а затем слышишь громкий вдох. Вынырнув, Антон протирает глаза и смотрит на тебя, молча приглашая присоединиться. Ты качаешь головой.
- Вода холодная, - говорит он, прежде чем снова скрыться из вида. Ты притягиваешь ноги к себе, до сих пор ощущая боль в коленках и ладонях, и ложишься на совсем недавно появившуюся траву. На небе всё так же плывут белые облака, и ты снова, в который раз представляешь себя на их месте.
Некоторое время не слышно ни звука – только гомон птиц где-то вдалеке и непрерывное журчание воды. Пропуская эти звуки через себя, ты позволяешь себе улыбнуться. А затем, застигнутый врасплох, пытаешься вырваться из цепких рук.
- Антон!! – из горла вырывается его имя прежде, чем ты соображаешь, что это именно его руки на твоём теле – мокрые и сильные. Сдавшись после короткого, но яростного сопротивления, ты закрываешь глаза и снова начинаешь считать, пытаясь не обращать внимания на хриплое дыхание.

**

- Моя одежда мокрая. Всё из-за тебя, - говоришь ты, просто чтобы отвлечься от этой тьмы в голове, которая сгущается всё сильнее с каждым разом. В горле комок, а губы неприятно саднят, когда произносишь это. Впрочем, не только губы. За этот день у тебя осталось столько синяков и ссадин, что…
- Высохнет. Сними, так быстрее будет, - ты бросаешь злой взгляд на Антона, надеясь, что тот поймёт его смысл. Ты бы сейчас с удовольствием ему врезал… чтобы увидеть его кровь…
Глаза застилает пелена.
Резко поднявшись, отряхиваешься и, развернувшись, уходишь, сосредоточенно глядя под ноги, но видя при этом только расплывающиеся зелёные и коричневые пятна. В ушах стучаться молоточки, и ты снова, снова считаешь. Желания, все сильные, и все противоречивые, разрывают на части. Хочется вернуться и ударить Антона посильней. Хочется услышать его догоняющие шаги. Хочется упасть и разрыдаться. От бессилия, от гнева, от этих непонятных чёрных удушающих чувств…

**

До дома ты добираешься уже затемно. Всё тело ноет, глаза щипит а голова раскалывается… ноги, кажется, вот-вот отваляться… Прислонившись к двери в коридоре, не включая свет, скидываешь кроссовки. Медленно вдыхаешь и выдыхаешь. Надо лечь спать. Спать. Просто лечь, расслабиться и забыть всё это дерьмо, забыть Антона, забыть…
- Миша! Мелкий засранец, блять, ты где шлялся?! – вздрогнув от громкого крика и последующего кашля, ты медленно оседаешь на пол, закрывая лицо руками. Нет. Нет. Не сейчас, не сегодня, не тогда, когда ты настолько разбит. Пожалуйста…
- Миша, мать твою! Тащи свою тощую задницу сюда!.. Блять, я знаю что ты дома!!
- Иди на хуй, - одними губами шепчешь ты, - исчезни. Исчезни. Замолчи…
Громкий стук и кашель оповестили тебя о том, что твой старик приближается. А у тебя даже нет сил встать...
Зажмуриться, съёжиться, спрятаться, исчезнуть…
- Что это у нас? Ты что, блять, пьян?!
Из глаз снова текут слёзы, когда за волосы хватает чужая рука и, чтобы стерпеть боль, приходится сжать зубы и зажмурить глаза.
- Ну-ка дыхни!
Сдерживаешься, чтобы снова не разрыдаться. И сразу же вспоминаешь один случай. Антона.
Ты никогда не сопротивлялся отцу, который, после смерти сестрёнки стал пить и почти потерял для тебя тот образ, который когда-то был. После того, как мамы, а затем и сестры не стало, отец съехал с катушек. И ты ничего не можешь поделать, потому что тебе страшно, как бывает только у маленьких детей.
- Дыхни, блять! – щёку обжигает, и голова откидывается назад. Пальцы крепче сжимают волосы, и ты, всё ещё с плотно сжатыми веками, можешь видеть эти налитые кровью глаза.
Антон… ты прокручиваешь в голове один случай, стараясь изо всех сил сделать его реальным, раствориться в нём… где-то полгода назад, когда Антон ещё не… когда ваши отношения действительно можно было назвать дружескими, он вступился за тебя перед отцом. Дал ему сдачи и помог тебе сбежать, оставив переночевать у себя. Тогда, на короткое время, ты действительно был счастлив, чувствовал себя защищённым, но… на следующий день тебе сильно досталось. Но вообще было здорово…
Дёрнувшись от второго удара, приоткрываешь глаза, пытаясь разлепить слипшиеся ресницы.
- Заснул, блять, что ли?! А ну поднимайся! Засранец, мать твою! Делай, как отец говорит!
Колени дрожат, ноги ватные, но ты пытаешься подняться. Ничего не получается.
- Вставай, сказал! – пинок приходится по бедру, по свежим синякам. Тихо стонешь, снова предпринимая попытку подняться, - ты пацан или тряпка?! Вставай урод, блять!
Рука, крепко сжимающая за волосы, дёргается вверх, и тебе приходиться, хватаясь за стены, приподняться; ноги разъезжаются.
- А теперь дыхни!
Открываешь рот. Антон… нет. Только не он. Внезапно тебе кажется, что прямо сейчас, его губы накроют твои, а руки шарят по телу, оставляя синяки, прижмут к сильному телу. Отца ты уже не видишь.
- Не надо!.. – резко дёрнувшись назад, вскрикиваешь от боли. И Антона не надо, и отца тоже… Умрите все, исчезните, оставьте в покое… Сколько ещё может продолжаться это безумие, твоя жизнь?..
Щёки и запястья горят, когда ты, наконец, оказываешься в своей комнате. Сев в угол, прижимаешь к себе колени и плачешь…

**

С Антоном ты дружил с детства. Вы всегда были довольно странной парочкой – огромный нелюдимый Антон с жестким характером и ты, в детстве абсолютный ребёнок с широко открытыми глазами, вечно худой, бледный, с выпирающими косточками и светлыми растрёпанными волосами. Синяки у тебя появлялись регулярно, но раньше это у тебя происходило естественным путём – упал, ударился… тебя никто не бил. А потом умерла мама, затем сестра, и отец стал периодически напиваться и «учить тебя жизни», а Антон словно отдалился, оставаясь при этом всегда рядом. Вы с ним стали меньше разговаривать, но всё равно были вместе. Слонялись по городу целыми днями, пока не нашли заброшенный домик, и не стали зависать там. Всегда были вдвоём. И в какой-то степени тебе это охрененно льстило. Такой парень как Антон всегда был рядом. Ты к нему относился как к старшему брату. А теперь… ты не знаешь, как к нему относиться. Ты даже не можешь толком сказать, когда это началось.
Когда Антон первый раз притащил порнуху и заставил тебя смотреть её вместе с ним. Ты отчётливо это помнишь, когда в полутёмной комнате, под громкие стоны с экрана и твоё сбившееся дыхание, Антон первый раз прикоснулся к тебе совсем не двусмысленно. Его рука внезапно оказалась в твоих штанах, заставив тебя напрячься, отодвинуться. Но Антон был сильнее. Он притянул тебя обратно и начал медленно надрачивать, глядя прямо тебе в глаза. Ты кусал собственные запястья и сходил с ума. В голове был плотный туман, а кожа под длинными пальцами горела. Безумно хотелось прижаться к Антону, застонать в голос, но тебе было страшно. Вдруг он оттолкнёт? Вдруг это просто… игра, шутка?..
Когда ты перестал думать, болезненно дёрнувшись, кусая губы, ты обмяк и остался в полулежащей позе возле дивана. Тётка в порнухе всё так же стонала, а Антон… различив хриплое дыхание рядом, ты открыл глаза и в полутьме увидел Антона. Он смотрел на тебя не мигая, чёлка прилипла ко лбу, и яростно двигал рукой. Когда он кончил, немного спермы попало и на тебя.
До следующего раза Антон ничего не говорил об этом случае, ты – тем более молчал. В итоге тебе начало казаться, что это лишь сон, фантазия, пока Антон не пригласил тебя снова к себе. На этот раз кроме порнухи у него оказалось ещё и пиво. Впрочем, это было всего лишь четыре бутылки, но для атмосферы хватило. В комнате снова было темно, а от женских стонов и вскриков кружилась голова. Или от пива? Ты так и не понял. После начала кассеты не прошло и пяти минут, когда горячие губы накрыли твои, а чужие пальцы снова оказались на твоём члене. Тебе хотелось оттолкнуть его, и сначала ты попытался, но это было бесполезно. Не хватало ни сил, ни дыхания, и всё тело била крупная дрожь.
До тебя даже не сразу дошло, что это твой первый поцелуй.
Антон подмял тебя под себя, пресекая все попытки вырваться, кусал за губы, грубо врываясь языком в твой рот, сжимая пальцами твои ягодицы, руки, бока, член, заставляя тебя изо всех сил извиваться… В этот раз, после того, как ты кончил, Антон заставил тебя подрочить ему. Было странно и немного неприятно держать в руках чужой член. Зажмурившись, ты старался не смотреть на Антона. Тебе было неуютно. Его губы и жаркое дыхание на твоей шее, от которого мурашки шли по спине.
Это было два месяца назад. Когда Антон трахнул тебя той ночью, и ты стал бояться, ненавидеть. Твоё последнее убежище стало адом.

**

Слёзы лились не переставая, жутко хотелось выть, выпустить из себя наконец эту боль, этот страх и ненависть. Ты кусал запястья, отчаянно вспоминая ваш первый раз.
Ты уже давно перестал задумываться над поведением отца. Но Антон… почему Антон это сделал?! Единственный друг сделал из тебя свою подстилку! Он мог бы трахнуть любую девчонку, но уже два сраных месяца он имеет тебя каждый сраный день! Просто пользуется тобой, и ты ничего не можешь с этим сделать… ты ненавидишь это… боже… тебе так хочется ласки, тепла, любви, но единственные близкие люди медленно продолжают уничтожать тебя. Почему? Почему?! Обнимаешь себя и начинаешь скрести свежие синяки ногтями. Почему они не могут отстать, перестать, понять?..
Ты устал. Эта бесконечная пытка, продолжающаяся изо дня в день, высасывающая из тебя все силы, превращая твою жизнь в сплошную боль… когда это прекратится? Когда отец перестанет «воспитывать» тебя, а Антон трахать?! Если бы хотя бы он… делал это не просто так. Любил тебя. Но это может существовать в твоей голове, но не в этой реальности. Нет, не здесь.
- Пошли вы все, - ночью, когда в квартире раздавался храп отца, ты встал и на негнущихся ногах ушёл из дома. Внутри – только ненависть.
По тёмным улицам ты быстро идёшь, не обращая внимания редкие пьяные компании, целенаправленно направляясь в заброшенный домик.

**

На полу лежит стекло и, увидев его, ты снова начинаешь плакать. Тебе страшно умирать, но ещё страшней жить дальше. Подобрав осколок побольше, сжимаешь его в трясущихся руках. Так не должно быть. Не так. Но… зайдя в комнату и прислушиваясь к скрипящему под собственными кроссовками мелкому мусору, ты увидел Антона. Вскрикнув от неожиданности, выронил стекло и присел, сжав голову руками, ожидая удара, чего угодно, но… различил только хриплое дыхание и тяжёлый запах алкоголя.
Антон спит в кресле, где ты лежал буквально этим утром, где ты смотрел на облака, а потом пришёл он и… снова…
Почему он здесь? Пьяный? Подобрав стекло, ты встаёшь и делаешь несколько шагов назад, не сводя глаз со спящего, пока не упираешься в холодную стену спиной. Сев на грязный пол, ты несколько раз вздыхаешь, находишь глазами окно и кое-как различаешь сверкающие на небе звёзды. На небе – уже твои мать и маленькая сестра. По крайней мере ты так думаешь. Но, попадёшь ли на небо ты? Если земля стала для тебя адом, это…
Из глаз снова текут слёзы. Столько, сколько ты выплакал за сегодняшний день, ты никогда не плакал. Тебя словно прорвало и слёзы уходят вместе с силами.
Ты разглядываешь стекло, прежде чем вонзить его в себя. Тёмная кровь начинает сочиться, с силой проталкиваясь сквозь рваные края пореза, стекает на пол и впитывается в одежду.
Ты не смог сдержать удивлённого крика, когда почувствовал, как кровь покидает тебя, и утягивает во тьму…

**

Тёплые руки крепко сжимают твои. И от этого так спокойно, и совсем не хочется открывать глаза, о чём-то думать… Кто-то ласково поглаживает твоё запястье подушечками пальцев. Кто-то дышит на кончики твоих пальцев, согревая их.
Улыбаешься, а затем тебя накрывает остатками боли. Морщишься и тихо выдыхаешь.
- Миша? Ты меня слышишь? Миш?.. Открой глаза, пожалуйста…
Ты сразу же узнаёшь этот голос. Но он звучит настолько незнакомо… отчаянно, умоляюще, тихо… и, пусть он молит тебя, но тебе не хочется открывать глаза.
И всё равно ты делаешь это, когда мягкие губы накрывают твои и целуют… с нежностью. Осторожно, легко, тепло. Так, как должно быть в первый раз.
После ты открываешь глаза. И снова чувствуешь слёзы. Вокруг всё нестерпимо яркое, белое, и только Антон привычен для глаз. Из руки торчит игла, подключённая к капельнице, а на правой руке чуть ниже запястья повязка. Ударяет запах лекарств, делая тебя ещё ближе к реальности.
- Что я здесь делаю?
Язык еле ворочается во рту, заставляя морщиться, а слёзы всё никак не утихают.
- Прости меня, Миша, - Антон наклоняет голову и упирается ей в твоё плечо, - я не знал, что делать.
Но почему?.. Почему он извиняется?..
Ты не понимаешь. И тебе вовсе не легче от этих извинений и его несчастных глаз.

**

Через три недели тебя выписывают. Каждый день, пока ты лежал в больнице, приходил Антон. Он не держал тебя за руки, не целовал, больше не прикасался к тебе, но просто был рядом. Отец заходил всего два раза. Он не кричал и не бил тебя, и тоже выглядел оглушённым, как Антон. В первый раз он принёс тебе килограмм мандарин, которые чистил Антон, а во второй несколько шоколадок. В детстве ты любил шоколад.
Когда тебя выписали, Антон проводил тебя домой. Вы ехали в автобусе, сидя рядом друг с другом, и каждый раз, когда ваши бёдра соприкасались, ты вздрагивал.
Чего ты ждал? Ты не мог понять.

**

Прошло два месяца. Отец больше не был тебя. Он вообще стал более… человечным что ли. Он больше не орал, не пьянствовал и бросил курить. А ты не таскал у него из карманов деньги. И Антон… Антон остался рядом, но как будто бы отдалился ещё сильнее, чем прежде. Вы всё время проводили вдвоём, слонялись по городу, валялись у него в комнате, ходили на речку и больше ни разу – в тот дом, где ты бы умер, если бы не Антон. Вы ни разу не заговаривали об этом, но ты знаешь, тебя спас именно он.
Прошло два месяца. В июле, когда не было школы, а мать Антона работала в ночную смену, ты часто оставался у него с ночевой. Антон больше не включал порнуху и не домогался. А ты каждый раз замирал, когда он оказывался слишком близко. Но не от страха, как возможно думал Антон.
Тебе бы хотелось снова почувствовать нежные касания губ и рук. Как тогда в больнице. Но Антон тебя вообще никак не касался. И было как-то пусто от этого.

**

Раньше, до того, как… Антон укладывал тебя рядом с собой. Он обнимал тебя, трахал и засыпал, не выпуская из рук. Теперь, он стелил тебе на кушетке в зале. Он заснул, когда те лежал и переворачивался с бока на бок, поглаживая повязку на руке. Она больше не болела, остался только уродливый шрам и привычка касаться её. Когда нервничаешь, или боишься, левая рука тянется к правой.
Встав, ты чувствуешь холодный пол и, поджав пальцы на ногах, идёшь к Антону в комнату, легко ориентируясь в темноте.
В открытое окно светит луна. Антон лежит, раскинув руки, с закрытыми глазами.
Ты немного сомневаешься, прежде чем лечь под одеяло рядом с ним, положить голову на его плечо… сердце замирает, когда Антон перебрасывает через тебя свободную руку, обнимая, прижимает к себе.
- Прости меня, малыш.
- Синяки давно сошли, - говоришь ты, после непродолжительного молчания.
- Я больше не буду. Я знал, что у тебя такая кожа… прости.
И он делает именно то, что надо. Гладит тебя по спине и с нежностью целует.

The end.